Айзенберг Михаил - Ваня, Витя, Владимир Владимирович
Михаил Айзенберг
Ваня, Витя, Владимир Владимирович
В интервью немецкому телевиденью Владимир Набоков говорит, что "многое
хотел бы сказать о моих героических русских читателях", однако же не говорит
ничего. Жаль, было бы интересно прочесть. Ко времени этого интервью (1971) я
уже года три был его читателем, не подозревая о собственном героизме.
Все произошло как-то сразу. Обычного этапа предварительного оповещения и
заочного знакомства, в сущности, не было. Один-два раза это имя промелькнуло в
случайных разговорах, но я не обратил внимания, спутав с Нагибиным.
И вот в вестибюле Архитектурного института Иван передает мне, особо не
таясь, "Приглашение на казнь", западное издание, парижское - Editions Victor.
В выходных данных почему-то отсутствует год издания, но по вычислениям
получается шестьдесят пятый. А ко мне она попала, думаю, осенью шестьдесят
восьмого. Стало быть, на доставку ушло не так много времени.
Две следующие книжки я получил уже в собственность и за сравнительно
небольшие деньги, рублей тридцать-сорок. Сначала "Защиту Лужина", потом
"Лолиту". Принадлежали они мне вполне условно: ходили кругами по разным
читателям, знакомым и незнакомым. Это называлось "контролируемый экземпляр".
Во время их коротких побывок я с огорчением замечал, как неаккуратны эти
неизвестные мне читатели. Книжки чернели и разваливались. Особо популярная
"Лолита" на одном из перегонов рассыпалась окончательно, была неизвестно кем
грубо склеена казеиновым клеем - несколько страниц слиплись - и оделась в
самодельный картонный переплет. "Твоя девочка стала совсем мулаткой, но
получила обновку", - предупредил меня по телефону Иван. (Телефонные переговоры
той поры заметно обогащали культуру иносказаний. А когда началась "переписка с
заграницей", эта культура дошла до некоторой даже утонченности.) Потом она
вовсе исчезла, та самая любимая моя книжка. По-прежнему неизвестный, но
по-своему добросовестный читатель переслал мне в виде компенсации заурядную
ксерокопию.
Так и хранятся у меня все русские книги Набокова - в виде ксерокопий или
зарубежных изданий. Заменить их здешними изданиями нет нужды, а главное - нет
желания.
Жемчужина моей коллекции - вывезенный из Анн Арбора прекрасный ардисовский
альбом фотографий Набокова и его семьи, подарок издательницы. Но - странное
дело - мне уже давно не хочется кому-то показывать этот альбом. Перелистывание
его страниц сопровождает чувство неловкости, что ли, - как будто увидел нечто,
не тебе предназначавшееся. Эти фотографии хранят какое-то свидетельство не для
посторонних. И я долго не мог понять, какое именно.
В возрастном изменении лица Набокова есть необъяснимая странность. Обычно
больше всего меняются черты лица: рисунок нижней его части, линии рта,
подбородка... Но глаза, их выражение - все это очень устойчиво и может
измениться только в конце жизни, и то не самой счастливой. Часто случается,
что мальчик похож на мать, но с возрастом в нем все заметнее проступает отец.
(Так происходит со мной.) Но Набоков родился с отцовскими глазами, с ними и
жил лет до шестнадцати. Где-то в Америке, по пути в Америку они снова к нему
вернулись - ясные мужские глаза с твердым и охлажденным выражением. Но с
ранней юности и до - по крайней мере -середины тридцатых годов глаза у
Набокова совсем другие, материнские - зыбкие, гибельные, рукавишниковские.
Так получается, что Набоков-человек родился с отцовскими глазами (твердая
прямота, ясность, напор), а рождение писателя пошло по мате